Продолжение книги
Ильин Андрей
"ШКОЛА ВЫЖИВАНИЯ. КАК ИЗБЕЖАТЬ ГОЛОДНОЙ СМЕРТИ"
Глава 2. Что есть, когда есть нечего
Наконец наступает время обеда. Торопясь, я расстилаю на коленях не первой свежести футболку, предназначенную заменить парадную скатерть. Раскладываю на ней свой суточный продуктовый паек — столовую ложку говяжьей тушенки, третью часть обыкновенной стограммовой плитки шоколада, одну галету, один кусочек сахара. Все. Завтрак, обед и ужин поданы. Приятного аппетита!
Седьмые сутки по просьбе ученых-медиков одного столичного института мы моделируем аварийную ситуацию в условиях открытого моря. Вроде летел самолет — и вдруг, ни с того ни с сего, шлепнулся в море. Только и успели летчики, что перепрыгнуть в надувной спасательный плот да прихватить с собой рюкзачок с аварийным запасом.
Попавшие в беду летчики — это мы. Седьмые сутки мы жуем аварийный паек, «смоченный» полулитром подогретой воды, и участвуем в многочасовых изматывающих физиологических и психологических обследованиях. Причем происходит все это не в благоустроенных лабораториях, а на махоньких спасательных плотах посреди бурного Каспийского моря.
Почти две недели мы не видели берега.
Иногда мне кажется, что мы уже не моделируем аварию, а самым натуральным образом бедствуем. Место своего нахождении знаем приблизительно, связи с Большой землей не имеем. Случись что — помощи ждать неоткуда. Еше бы добавить, для лучшей натуральности, пару-тройку погибших от истощения — и картина «Плот «Медуза» в чистом виде! Только тех бедняг с «Медузы» медики и психологи анализами да тестами по два раза в день не терзали. Так что кое в чем они находились в лучшем, чем мы, положении.
Ладно, хватит рассуждать, пора приступать к трапезе.
Ем молча, прислушиваясь к уже почти забытым ощущениям. Оказывается, это огромное удовольствие — жевать, двигать челюстями, разматывать, растирать кусочки пищи, ощущая ее вкус. Как мог я раньше торопливо заглатывать завтраки и обеды, спеша выйти из-за стола? Безумен! Чего я лишат себя!
Я отламываю уголок от галеты, с минуту рассматриваю его, как уникальное и в высшей степени совершенное произведение искусства, и отправляю в рот. Поразительно, какие сложные вкусовые гаммы рождает этот махонький кусочек! Я наслаждаюсь им, зажмуриваю глаза, мну его языком, до бесконечности оттягивая печальный момент исчезновения галеты в пищеводе.
Я научился ценить еду. Любой кусочек, который еше недавно я, не задумываясь, отправлял в мусорное ведро, сейчас был бы обсосан и обласкан, как лучшее блюдо со стола французских гурманов!
Я дожевываю свою пайку, и чем меньше остается еды, тем дольше я ее ем, тем длиннее паузы отдыха между порциями. Но всему приходит конец, кроме разве аппетита. Заключительная четвертинка сахара отправляется в последний путь по моему организму.
Сахар будет усвоен весь, до последней молекулы. Даже «шлаки» будут тщательно переработаны и утилизованы. Организм, осознав что на своего неразумного хозяина рассчитывать не приходится, переключился на сверхэкономный режим. Никаких отходов. Совершенно! Надеюсь, читатель меня понимает.
Последние часы десятисуточного эксперимента мы провели на случайно встретившемся в море судне, доставившем нас в город Астрахань на клинические обследования. Они оказались самыми трудными…
Матросы, рассмотрев нас повнимательней, всплеснули руками и потащили из «заначек» съестные припасы. Они ловили нас в полутемных коридорах, поджидали на палубах, притискивали к фальшбортам и совали в руки продукты, от одного вида которых мы истекали слюной, как бездомные псы, попавшие на полковую кухню. Мы отказывались, мы лепетали что-то невнятное про чистоту эксперимента, про силу научных идей, а потом долго «волчьими» глазами провожали удаляющийся кусок мяса или булки.
Ночью мы ожесточенно пережевывали воздух, сглатывали обильную слюну и часто дергали руками, в которых были зажаты воображаемые ложки. Разгадка таких странных телодвижений была проста — на камбузе варился борщ! Своим по-звериному обострившимся чутьем мы слышали этот запах, несмотря на сильный встречный ветер, приличную скорость судна и неблизкое расстояние до камбуза!
Случайно забредший на верхнюю палубу матрос при виде этой вобщем-то комичной картины — несколько одинаково чавкающих, глотающих и дергающихся человек — сдавленно вскрикнул и опрометью бросился в трюм. Через несколько минут он вернулся с огромным рыбьим балыком под мышкой.
Он шмыгал носом и просил нас съесть хоть ломтик, так как после того, что он увидел, ему кусок в горло не полезет, а заступать на вахту голодным он не может. Он просил пожалеть его, но мы были непреклонны. Нам оставалось голодать всего двенадцать часов…
В итоге каждый из нас за десять дней голодовки похудел на 8—12 кг. Увы, голодание в условиях открытого моря мало напоминает домашнее лечебное голодание. Достаточно заглянуть в дневники, чтобы убедиться в этом.
«Постоянно чувствую свой желудок, какой он маленький, сморщенный, холодный» — так на седьмой день эксперимента написал один из участников плавания.
И был в нашей практике еще один голод, не запланированный, а самый что ни на есть аварийный.
Это случилось на Apaле. Во время плавания у нас сгнили продукты. Жара и влажность, далеко превысившая сто процентов, — идеальные условия для бурного протекания гнилостных процессов. Каждый день мы выбрасывали дурно пахнущие, расцвеченные пленкой плесени крупы, макароны, хлеб, сахар.
И каждый день на треть, а иногда и вдвое урезали пайки.
Наконец наступил день, когда выбрасывать стало нечего: хороших продуктов не осталось. Все бы ничего, но было неизвестно, сколько еще продлятся наши приключения — день, неделю или месяц. Ситуация сложилась удивительная. Мы сидели на необитаемом острове, прижатые к берегу сильным навальным ветром и волной. В конце двадцатого века мы умудрились попасть в положение Робинзонов. Только, в отличие от острова Робинзона Крузо, наш щедростью не отличатся — ни воды, ни пищи, ни тем более Пятницы на нем отыскать было невозможно.
Мы голодали день, два, а потом, вынужденно подавив в себе чувство брезгливости, стали есть то, что, считали, есть невозможно, — плесневелые хлопья «Геркулес». Да нет, пожалуй, уже не «Геркулес», а саму плесень в чистом виде. Потом очередь дошла до вымокшей в морской воде муки. Горечь ее уже не смущала, потому что пресной воды у нас также не осталось, и варили мы продукты в морской. Опускали кастрюлю за борт, ставили на огонь, сыпали туда муку, добавляли граммов сто тушенки. В меню это блюдо так и называлось: «Мучная болтанка на морской воде».
Конечно, подобное варево и на запах, и на вкус было более чем отвратительным, но деваться некуда. Как говорится, голод — не тетка.
Тогда мы впервые поняли, что чувства брезгливости не существует, просто есть разные степени голода. То, от чего сытый человек воротит нос, голодный, поморщившись, съест, а очень голодный — умнет за обе щеки и попросит добавки. Что, кстати, мы и делали. Я не преувеличиваю. Если бы меня в пик голода поставили возле бака с пищевыми отходами — да-да, того самого, что устанавливают во дворах, — признаюсь, я бы наплевал на этикет, на чувство стыда и даже на прирожденную брезгливость и, проведя ревизию, отыскал бы себе продукты на полноценный обед. Потому что я теперь знаю: плохих продуктов не бывает, есть разные степени голода…
В прочих морских и сухопутных путешествиях наши желудки страдали меньше. Но все же страдали. Не однажды нам приходилось прокалывать дополнительные дырочки в поясных ремнях.
Например, во время велоперехода через среднеазиатские пустыни мы просто вынуждены были сесть на жесточайшую диету. Вода, которой приходилось загружать по 40–65 л на каждый велосипед, «съела» изрядный кусок продуктового рациона. Тут уж не до разносолов. Обходились обыкновенными пакетными супами, усиленными парой пятидесятиграммовых сухарей. Сбрасывали в день чуть не по килограмму веса. Да и в зимних походах, надо сказать, не переедали. А уж про морские, когда наваливается морская болезнь, и говорить не приходится. Так что ощущение «пупка, соприкасающегося с позвоночником», нам знакомо не понаслышке.
И все же это был не аварийный голод. Мы знали, на что шли. Заранее настраивались на длительное недоедание. И еще мы знали, что через неделю (в крайнем случае через две) мы непременно доберемся до обильного стола и быстро компенсируем утраченные килограммы.
Человек, попавший в натуральную аварийную ситуацию, знать этого не может, и поэтому для него голод — гораздо более серьезное испытание, чем для нас. По той же причине нельзя сравнивать сорокадневные лечебные голодания с трех-пятидневными аварийными. Это разные голодания, и действие их на организм человека совершенно различно.
Чувство голода в той или иной степени сопровождает любую аварийную ситуацию.
Избежать его или хотя бы приглушить можно, либо обеспечившись питанием на месте, либо правильно распорядившись имеющимся продовольствием.
Уже в первые часы аварии необходимо собрать все продукты, в том числе и случайно «завалявшиеся» в карманах, в одно место и тщательно рассортировать. При этом необходимо учитывать вид продукта, его состояние на момент аварии, качество упаковки, срок годности и т. п.
Дольше всего сохраняются консервы, поэтому употремлять их следует в самую последнюю очередь. Но и здесь есть свои нюансы.
Например, согласно официальным нормам, свиная и говяжья тушенка может храниться годами, сгущенное молоко с сахаром, какао и кофе — шесть и более месяцев. А вот срок годности большинства рыбных консервов значительно меньше. Ссылаясь на санитарные нормы, призываю просроченные консервы в пищу не использовать. Но настаивать не могу. Потому что считаю эту «несъедобность» чуточку преувеличенной. Самому приходилось есть тушенку и сгущенку с десятилетним сроком хранения. А мои знакомые, работавшие на Крайнем Севере, за милую душу употребляли тушенку из американской, времен последней войны, помощи, списанную из стратегических хранилищ. Но настоятельно советую не есть просроченные консервы в сыром виде, а лишь после проваривания, не скрести стенки банок, не хранить продукты в тех же «жестянках», где они находились до того, а лучше вообще не хранить и очень тщательно осматривать сами банки и их содержимое, прежде чем приступить к трапезе.
Опознать банку, не имеющую надписей, а также установить дату изготовления консервов можно по шифру, состоящему из буквы и нескольких (не более четырех) цифр, выбитых на крышке банки. Буквы обозначают:
К — консервный завод.
М— завод мясо-молочной промышленности.
Р — рыбокомбинат.
Последняя цифра обозначает год, в котором изготовлены консервы. Предыдущая цифра — постоянный номер завода-изготовителя. На другой крышке выштампованы знаки, в число которых входит буква, обозначающая месяц изготовления: А — январь, Б — февраль и так далее до декабря, исключая букву З. Если шифр располагается в две строки, то первая строка всегда обозначает номер завода и год выпуска.
Кроме того, сгущенное молоко от тушенки отличается меньшей высотой банки, а рыбные консервы упаковываются чаще всего в плоские банки.
Рассортированные консервы необходимо тщательно осмотреть. Если есть подозрение на то, что банка негерметична, ее надо на 5–7 мин погрузить в воду, нагретую до 70–80 °C.
Если покажутся пузырьки воздуха, значит, консервы в пищу не годятся.
Опасны банки, имеющие вздутые, выпирающие крышки — так называемый бомбаж.
Правда, вздутие может быть вызвано не накоплением газов, выделенных вредными микроорганизмами: оно может образоваться в результате деформации стенок банки — сжатия, сминания и т. п., или замораживания консервов, например, в зимнем походе. Физический бомбаж угрозы для здоровья не представляет.
Можно также проверить качество консервов, опустив банку в пресную воду. В связи с тем, что продукты консервируются без доступа воздуха, банки, погруженные в воду, тонут. Если банка всплывает, значит, в ней присутствуют посторонние газы. На консервы в стеклянной упаковке это правило не распространяется.
Вообще в оценке качества продуктов лучше перестраховаться. В аварийной ситуации без достаточного количества медикаментов помочь отравившемуся человеку бывает крайне затруднительно. Поэтому, если качество продукта вызывает сомнение, лучше этим продуктом пожертвовать. В конце концов, одна-две банки консервов «погоды не делают»!
Особенно это относится к аварии в пустыне или море. Любое отравление в условиях безводья стократ опасней, так как вызывает (рвотой и расстройством кишечника) резкое повышение потерь воды организмом, восполнить которые бывает невозможно.
Не являются признаком порчи консервов следующие довольно часто встречающиеся признаки: вытекание соуса при вскрывании, синевато-коричневые пятна сернистого олова (обычно на мясных и рыбных консервах) на внутренней поверхности банки, темный налет на обратной стороне крышки и на венчике горла стеклянной банки, мелкие черные частицы — кусочки сернистого железа в овощных консервах, потемнение в результате окисления верхнего слоя овощных и фруктовых консервов, белые кристаллы лактозы и сахарозы и плотные белково-углеводные коричневые сгустки в сгущенном молоке.
Любые вскрытые консервы надо использовать сразу, особенно в летний период времени. Нельзя долго хранить вареное и жареное мясо, вареные колбасы и другие мясные изделия (сардельки, сосиски, фарш и т. п.), молочные изделия, рыбу и другие скоропортящиеся продукты.
Испортившееся мясо имеет темный или зеленоватый, особенно в месте разреза, цвет, жир мажется, поверхность покрыта слизью. Если вдавить в него палец, то получившаяся ямка выравнивается медленно и не до конца. Испортившееся мясо имеет кислый, затхлый, неприятный запах. В сомнительных случаях можно воткнуть в мясо нагретый в кипятке нож и по запаху определить свежесть.
Колбаса, если она испортилась, покрывается слизью, из-под складок и мест, где колбаса перевязана веревкой, исходит гнилостный запах, цвет фарша в этих местах сероватый.
У испортившейся рыбы чешуя покрывается слизью, становится грязной на вид и легко отделяется от мяса. Жабры покрываются слизью, приобретают серый цвет. Глаза западают, мутнеют. Брюшко вздувается. Мякоть легко отделяется от костей и особенно от позвоночника.
Заплесневелый хлеб имеет зеленоватый оттенок, пахнет кислым. Если гниль проникла неглубоко, ее надо срезать, а хлеб подсушить.
Хранить продукты желательно в безопасном, защищенном от осадков и прямой солнечной радиации сухом месте. Например, сложить в рюкзак и подвязать к стволу дерева на высоте одного-двух метров. Кроме всего прочего, это защитит продукты от уничтожения мышами и другими наземными грызунами. В группе необходимо назначить ответственного за сохранность и распределение продуктов. Оставлять продовольственный запас без внимания нежелательно.
Раз в день, а в жаркую погоду чаще, продукты необходимо внимательно осматривать, испортившиеся куски удалять. У мяса необходимо отрезать не только испортившиеся куски, но и прилежащие к нему ткани, а остаток мяса желательно промывать в слабом растворе марганцовки. Нельзя хранить различные по составу продукты в одной упаковке.
Нельзя сминать и укладывать тяжелые поверх хрупких. Стеклянные банки необходимо завернуть в бумагу, кусок ткани, кору дерева и т. п. защитный материал.
Начинающие портиться или вызывающие сомнение продукты сьедаются в первую очередь, хорошие — оставляются на потом.
Зимой мясные продукты и рыбу для дольнейшего их сохранения можно замораживать или закапывать в снег. В теплое время года — опускать в проточные ручьи, родники, реки, предварительно уложив в полиэтиленовый мешок или банку и привязав к катышку, крепко воткнутому в берег.
Кроме того, мясо и рыбу для увеличения срока хранения можно коптить, сушить, солить и т. п., но об этом я расскажу чуть позже.
Хлебобулочные изделия при невозможности долго хранить надо высушить, например, разложив или развесив на нитках на солнечном продуваемом ветром месте. Сухари за счет обезвоживания сохраняются гораздо дольше.
